Продолжаю выкладывать написанные по просьбе одного из журналов колонки с обзором Недель моды. Давно они уже не были такими разными по характеру, и это дает повод поговорить не столько о вещах, сколько об особенностях индустрии.
Царь и Нахаленок.
Почему-то муха неизменно запоминается лучше всего. Большая, зеленая, сидит на выпученном глазу убитого батяни в шолоховском «Нахаленке». На фоне приблизительного многословия всего рассказа этот образ выскакивает пинком из тумана. Ощущение памятное, но неприятное, «словно по моей могиле гусь прошел», как раньше говорили англичане. В дальнейшем репутация автора до невозможности резких жестов, готового «кота на сцене разодрать» и Ирода переиродить, дала повод усомниться, что через полтора года тот же писатель смог создать поэтичнейший «Тихий Дон». Тонкости чувств и точности не предвещало ничего.
Дизайнерам всегда было нелегко выбрать между желанием любой ценой произвести немедленное впечатление и выращиванием достойной репутации. Дополнительные сложности создают до неприличия расширившиеся теперь рамки допустимого. В российской же моде этот выбор попал в один ряд с прочими «проклятыми» вопросами, главный из которых – «Зачем?» - я описывал в прошлом сезоне. Интерес прессы к коллекциям отечественных модельеров нельзя назвать горячим, поэтому для многих из них это «здесь и сейчас» может не наступить до следующего сезона, а то и вовсе никогда. В итоге многие останавливаются ровно посредине, где получается другое шолоховское слово: «кубыть».
Нерешительность в выборе стратегии иногда объясняется исключительно отсутствием определенности в мире отечественной моды. Только этим, к примеру, можно объяснить состояние тихой паники, в котором, по-видимому, пребывал до недавнего времени почтенный дом Виктории Андреяновой. Мне давно не приходилось о нем писать, но тыкать пальцем было попросту неприлично: паника была тихой лишь потому, что Дом возглавляет опытнейший художник, у которой помимо коллекций и выигранных тендеров есть другие профессиональные обязанности. Все остальные признаки кризиса идентичности были налицо: Недели менялись не меньше четырех раз, чередуясь с самостоятельными показами, гусарами, молодежью, звездами и прочим валидолом.
На весну 2010 г-жа Андреянова представила коллекцию, в которой чувствуется широкое спокойное дыхание и абсолютно отсутствует желание непременно понравиться. Вероятно, в нынешнем сезоне это самая достойная реакция на сложные времена, поскольку позволяет увидеть авторский цемент, породу, на которой крепится любое художественное заявление. Без нее самые шумные и патетичные акции распадаются на отдельные картинки без ясной цели. Совсем недавно я, например, наблюдал премьеру фильма, с большой буквы посвященного Царю, но оставившего впечатление увесистого беспородного нахаленка, учившего реплики без пригляда режиссера: тут помолчали, там покричали, но как-то без убежденности, что именно так нужно вести себя в данный момент. Совсем не по-царски.
Неколебимую авторскую уверенность также можно было наблюдать в показе И. Чапурина. Он окончательно утвердил узнаваемый стиль, очищенный за последние сезоны от военной увесистости, жестких решений и налипших тяжеловесных насекомых. Любопытно, что и цветовое решение было схожим: оба упомянутых дизайнера без истерик разбавили сочетание угля и шоколада. После чего не особенно оглядываясь на тренды разместили необходимые в этом сезоне архитектурные драпировки. Жаль только, что из московского варианта чапуринской коллекции ушли некоторые вещи, придававшие его парижскому шоу особенную романтичную мягкость.
Другой вид породистой уверенности, внушающей не меньшее уважение, можно каждый сезон наблюдать у Эрики Зайонц. Этот дизайнер находится в поиске, но уже не собственного стиля, а лучшего пути к его вершине. Очевидно, что с этой дороги ее интеллигентную поступь не свернуть даже артиллерией. В результате каждый показ превращается во впечатляющий визионерский опыт, который у Эрики в этом сезоне был более высокого, чем обычно, напряжения. Доверие внушает сам факт наличия у Дома такой четкой позиции и ненавязчивый тон высказывания. Сходную деликатность объяснения сформировавшейся политики Дома можно было наблюдать в этом сезоне у Кирилла Гасилина.
Граница между спокойствием и скукой проходит, пожалуй, по коллекции Олега Бирюкова. На протяжении многих лет его чистый стиль, чуждый внешней экспрессии, вызывал интерес внутренней работой и был для меня эталоном беспримесного авторского отношения. В этот раз изменился не подход дизайнера, а отношение публики. Впервые мне не нашлось, что сказать после показа, кроме утверждения: «Это сделал Бирюков». Манекенщицы, которых он выбирает, мгновенно становятся «бирюковскими», одежда узнается и продается, качество мысли на высоте, но сейчас этого уже не достаточно для живого отклика. Требуется более активная подача замысла, манящий театральный занавес, а не разделяющая оркестровая яма.
Лучшим подтверждением тому стали отзывы на коллекцию Егора Зайцева. Художник, работающий почти 20 лет, из которых не менее половины – с привычной ему лексикой, вдруг стал для многих «открытием» и «российским Александром Маккуином». Этот эффект не связан с изменением стилистики или технических приемов: его головокружительные конструкции всегда были ценимы коллегами и почти всякий российский дизайнер называл его в числе имен, за которыми необходимо следить. Усиление интереса публики и специалистов объясняется тем, что именно сейчас умение сообщать с подиума эстетические коды, визуальную философию, кажется ценнее способности нравиться или угадывать моду. Только за это и хочется сейчас платить, за театр, а не за магазин на диване.
Несомненным театральным, я бы даже сказал – музейным, качеством обладают работы Татьяны Парфеновой. Следуя классической музейной традиции, дизайнер решила, что красота в пояснениях не нуждается. В итоге великолепные платья были показаны в чистом виде, практически без стилизации (за исключением одного по-настоящему привлекательного комплекта). Их силуэт до конца проявлялся только тогда, когда демонстрировавшие их балерины вставали на пуанты. Тогда же становилось очевидно, что запах костюмерной может разительно отличаться от живого духа авансцены. Оживление вносила только таперская музыка. Впрочем, от модельера, много лет назад порадовавшего самым уместным использованием музыки Стравинского со времен дягилевской постановки «Петрушки», зрители были готовы ждать большего, чем кавер-версии Вертинского.
В противоположность этому, в показе Виолетты Литвиновой театрализованная жизнь била ключом. Вряд ли будет сильным преувеличением назвать его самым актуальным шоу сезона. Художник, стиль которого заключается в отказе от готовых стилистических решений в соединении с виртуозной композицией и рукоремеслом, представляет самый адекватный -пусть и скромный по размаху - вариант поведения во времена кризиса моды. Только так можно убеждать в ее необходимости, которая далеко не всем теперь кажется очевидной. Стилизация веет здесь органичным дыханием, без которого мода немыслима.
Чтобы до конца это понять, стоит сравнить впечатления от двух коллекций Макса Черницова. Если в мужском показе стилизация смотрелась составной частью концепции, то в женском (над которым работала та же команда) – вынужденной подпоркой незавершенной фантазии модельера. Качественной стилистической работой отличался также показ великолепной коллекции Сергея Ефремова, одной из лучших в этом сезоне и в его карьере. Одним словом, царским выходам без мантии и регалий не обойтись: этого требуют правила игры и публика, ради которой эти выходы и задуманы.
Мне очень ловко удалось поговорить только о царском, о мухах речь даже не зашла. Это не должно вводить в заблуждение – график обеих Недель был переполнен показами, которые ни в коем случае не стоило выносить на публику. Кто-то пропустил сезон, кто-то еще не показывался, кого-то я не упомянул (например, Свету Тегин, Бессариона, Машу Шароеву и др.). В целом же московское расписание оставляет гнетущее впечатление. Впрочем, это дало повод вспомнить рассказ о Нахаленке, который был назван так вовсе не за жизнерадостную наглость, а за то, что его мать в девках родила. Этому нежеланному плоду коммунистического адюльтера Шолохов, кажется, отводил символическую роль «молодой России» и, как видим, в своем прогнозе не ошибся. Возможно, что зеленая муха на выпученном глазу сформирует мировоззрение еще одного поколения, и тогда будущее российской моды выглядит вполне безоблачно.
